Тут мы должны предупредить читателя, что далее произойдет развязка этой истории. В отличие от других сказок, где конец всегда не очень правдоподобный, в нашей сказке будет все по-другому. По-человечески. Утром рЮХ проснулся с мыслью о чашечке кофе в постель. Не открывая глаз, он поводил рукой справа от себя и не нащупал там прекрасного тела мЯМЛИ. Она готовит мне кофе, подумал он и улыбнулся. Кажется, уже пахнет кофе, подумал рЮХ.

Мир щелкнул.

«О нет, пахнет совсем не кофе», — прозрел Рюх.

Он открыл глаза и сел; кровать протяжно скрипнула. Сквозь грязное оконное стекло тускло светило солнце. Затхлый воздух. Смесь запахов — пот, щи и отрава против тараканов. Обои. Течь из трубы под потолком. В петле, привязанной к трубе, висела Мямля. Под тяжестью тела ее шея вытянулась. Из носа текло. Текло не только из носа — под ногами расползлась лужица. В комнате отчего-то стало очень холодно, и лужица парилась. Рюх сунул ноги в тапочки и медленно подошел к Мямле.

— Че это она? — просипел он, ни к кому не обращаясь, по своему обыкновению.

— Ты же кое-что у меня попросил, — донесся голос Рыбы из глубины Рюхова мозга. — С ней покончено. Сокровенное желание. Вот накладная. Милостивый государь.

Тело Мямли покачнулось, и Рюх действительно увидел накладную, торчащую из кармана халата. Была заметна синяя печать, а значит, спорить бессмысленно.

— А? Ты ее…

— Нет, она сама. Вчера у вас кое-что произошло… Ты об этом забыл, когда проснулся. А она нет. Посмотрела на себя, потом на тебя. Сложно это объяснить. Милостивый государь.

— А баба?

— Была уже. Ты же на денек просил. Да и в любом случае это все, знаешь ли, мимолетно. На кухне пиво. В качестве презента от фирмы.

— Презента?..

Тут и сказке конец. Тем читателям, которые желают знать, что же дальше происходило с Рюхом, мы можем сообщить лишь, что Рюх так никогда и не узнал, что означает слово «презент», но догадывался, что делают эти самые «презенты» из резины.

Джабба

БУБЕН

Нашел Полежаев бубена.

То люди денег находят, то бутылку порожнюю, что тоже деньги, то недоедено что… А Полежаев — бубена.

Полежаев был не дурак — бывший бухгалтер. Потому он прошел сначала мимо бубена, как бы его не замечая. Постоял немного, вернулся, опять мимо прошел. А то ну как бубен на веревочке — обидно станет, старенький уже почти Полежаев за веревочкой бегать.

Нет, не на веревочке.

Тогда Полежаев бубена подобрал, сунул в пазуху и унес.

Дома стал смотреть.

Бубен как бубен. Брякает. В деревянных боках дырочки прорезаты, в дырочках железные попиздюльки, чтобы музыка. Побрякал Полежаев бубеном — громко, а некрасиво. И то, бубен-то сам по себе не инструмент, ему рояль положен или хотя бы гитара. Ну и ладно.

Инвентарного номера на бубене нету. Когда Полежаев на работе работал, там везде инвентарные номера были. И на шкапе простом, и на шкапе несгораемом, и на чайнике, и даже на цветочном горшку на каждом. А на бубене нету. Только бумажка приклеена полуоторванная, а на ней видно от слов кусочки: «ЗА… НЫХ ИН… 241… ИМ. ЛУНА… ДЦАТОГО… БЯ».

Полежаев был не дурак — бывший бухгалтер. Он быстро расшифровал и «ЗАВОД МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ», и «ИМ. ЛУНАЧАРСКОГО». А вот «… ДЦАТОГО» и особенно «БЯ» его расстроило. Если «ДЦАТОГО» выходило как числа — ну как бывает «ПЕРВОВО МАЯ» или там «ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕГО ФЕВРАЛЯ», — то «БЯ» никак не подходило. Если бы «БРЯ», то понятно — октября. Или декабря. Или еще хуже — ноября. А «БЯ» — неприятно и непонятно. Почти как «БЛЯ».

Потому Полежаев бумажечку ногтем отодрал и в ведро бросил. Стал бубен как новенький.

Попил Полежаев чаю, опять на бубене побрякал — совсем никчемная вещь. И подумал: а ну как его продать? Из газеты бесплатное объявление вырезал, написал «Продаю бубена» и телефон и снес в редакцию. Там взяли.

Как газета вышла, стали звонить, спрашивать бубена. Полежаев даже удивился, как бубен людям нужен.

Как первый позвонил, так Полежаев задумался — а сколько просить-то? В магазине справился — а там бубенов нету и давно не было, а сколько сейчас стоит, узнать негде. Потом он всем говорил: «Завтра позвоните, а то вот-вот смотреть придут, что перед вами звонили».

Так он неделю бубена не продал, и другую не продал, а там объявление иссякло — надо по новой давать. Но Полежаев был не дурак — бывший бухгалтер. Пошел на рынок у черножэ узнать, почем нынче бубены, а то и продать сразу.

Черпожэ на рынке все продавали — апельсины, бананы, картошку и даже фрукт помело. Им ли не знать.

Подошел Полежаев к одному, говорит, купи бубена.

Черножэ в ответ: «Пошел, — говорит, — дед, а то в бубен могу приложить».

Тогда Полежаев к цыганам пошел. Цыганам, ясное дело, бубены нужны — играть и петь. Цыганы без этого не могут.

Цыганы тут же близко водку и золото продавали. Подошел к ним Полежаев. Почем, говорит, цыганы, бубены?

Цыганы смеются. Давай, говорят, погадаем сперва.

Погадали. Вышло Полежаеву богату быть и по казенной дорожке с какой-то дамой идти. Не понял Полежаев ничего, но приятно.

А бубен, говорит, как же?

А бубена, говорят цыганы, нам не надо. Это те, что в Москве, с бубенами. У нас вот, говорят, водка и золото. Не надо ли?

Золота Полежаеву не надо было, а водки купил зачем-то, и к ней у черножэ фрукт помело.

Дома Полежаев обнаружил, что нету у него кошелька, часов и пояска, что на куртке сзади был прицеплен. Выругался, но к цыганам возвращаться не стал. Выпил водку с горя, съел фрукт помело, стало Полежаеву плохо, чуть не помер. Блевал. Черта видел. Черт сидел на шкапе и смотрел, грустно качая жидовскою мордой. Словно говорил: «Эх, Полежаев ты, Полежаев! И на хрена тебе этот бубен!»

Утром проснулся Полежаев чуть жив, да не сам, а милиция разбудила.

— Вы, — говорит, — объявление о продаже бубена давали?

Полежаев напугался:

— Я, — говорит.

— А где оно?

— Кто?

— Да бубен.

— А вон на холодильнике лежит.

Посмотрела милиция на бубена, повертела, побрякала.

— А кроме бубена, — говорит, — ничего не находили?

— Ничего. А что?

— А из дома культуры вафельной фабрики инструменты украли. Бас-балалайку, три домры, металлофон и баян.

— А при чем же здесь бубен? — спрашивает Полежаев.

— Бубен ни при чем, — говорит милиция, — но для порядку надо проверить. Мало ли.

И ушла.

Остался Полежаев опять один с бубеном. Черта на шкапе, и того нет, только кожура от фрукта помело на столе валяется.

Пошел опять в редакцию. Дай, думает, попрошу за бубена сто рублей, и ладно. Не березовские небось, нам сто рублей — и то деньги. Взял на всякий случай бубена в сумку — вдруг что. А редакция говорит:

— Поздно, товарищ. Мы теперь только объявления сексуального характера печатаем. У вас которого характера?

— У меня бубена продать.

— Бубена нам неинтересно, — говорит редакция. — Вот если бы у вас была женщина надувная или там гей-видео.

— А вам самим бубена не надо? — говорит Полежаев. — Им когда нежишься, можно по заднице хлопать, оно вроде как сексуальное тоже.

Прогнали Полежаева из редакции.

Запаршивел Полежаев, заскучал. Опять к цыганам сходил, опять черта видел. Черт теперь не со шкапа, а из телевизора смотрел. То про Хаттаба говорил, то про Буша, а то про поддержку отечественного автопрома. Один раз из-за черта вроде Путин проглянул, да тут же исчез.

С чертом не так скучно было. Полежаев ему на бубене играл, черт, бывало, пел. Зычно так, с душой. «У нее глаза — два брильянта в три карата». Полежаев раз заплакал даже, больно красиво было. Потом в просветлении взял словарь, посмотрел — маленькие какие-то глаза получаются. Оно и то — черт ведь.

Сволочь.

Цыгане Полежаева узнавать уже стали. Поясок от куртки вернули, не надо, говорят.